Журнальный зал | Критическая Масса, 2004 N3 | Стас Шурипа - О
Играть или смотреть Футбол
принадлежит к числу самых впечатляющих медийных иллюзий, миллионы человеческих
душ ждут его, верят в него, готовые к экстазу сопричастности бесконечному —
каждый раз, как будто впервые. Большой футбол, химера открытой полноты,
составлен работой двух разнородных серий: футбол как игра, определяемая
правилами, и футбольное шоу. Игра закрыта для сил извне, это поединок внутри
образуемого набором правил пространства. У математиков и подростков это называется
«матрица». Для нас важно, что правила игры аналогичны законам некоторого
идеального общества, будь то племя доисторических охотников или национальное
государство — общность, связанная разделением труда и необходимостью
борьбы с аналогично устроенным противником. Это
герметический футбол , он
безразличен к существованию остального мира; для игры достаточно присутствия на
поле двух команд и трех судей.
Футбол-зрелище
принадлежит масскульту и потому формируется теми же силами, что и общество
потребления. Если герметический футбол является иконой общества, то футбольное
шоу — это индекс современной культуры
, насыщенный информацией о
своем объекте. Спектакль содержит в себе игру как матрицу плюс множество
взаимопроникающих действий: наука служит развлечениям, бизнес преображается в
политику, масс-медиа становятся архитектурой. Перед нами многомерное
пространство
тотального футбола ,
и рассказ о нем
должен выглядеть как диаграмма действующих в нем сил.
Главным
узлом футбольного зрелища выступает матч, или, на языке комментаторов,
встреча .
Тотальный и герметический футбол, зрители и игроки, множество других фигур
собираются вокруг футбольной встречи, взаимодействуя через нее. Если
герметический футбол существует лишь внутри собственных, жестко определенных правилами
игры границ, то футбол-спектакль стремится к постоянному расширению границы.
«Отрицание жизни, ставшее видимым»
, усиливает свою власть над
спортом, и в тотальном футболе проступают структуры общества, его произведшего.
Эта фабрика аффекта работает не только за счет внутренней энергии
герметического футбола, но и за счет преломления политэкономических сил извне.
Тотальный
футбол включает тех, кто смотрит матч на стадионах, тех, кто вовлечен в игру
непосредственно (игроков, арбитров, тренеров), а также телезрителей
(радиослушателей, пользователей интернета). В своем отношении к производству
эмоций и футбольной идеологии они образуют квазиклассовую иерархию, подобную
структуре «пролетариат — правящие круги — средний класс». На первый взгляд
иерархия кажется перевернутой, ведь это игроки, не щадя себя, работают, чтобы
посетители могли насладиться футбольной встречей. Но это рудимент столетней
давности, аналог необходимости играть для звезд кино: их труд — это образ, а
успех футбольного зрелища определяется рейтингами телетрансляций и
посещаемостью стадионов.
Логистика веры «Фанатами»
называют любителей футбола, устойчиво поддерживающих определенную команду
преимущественно собственными телами. Это пролетарии футбола, чье классовое
сознание мутировало в приверженность знаку-хозяину, клубу или сборной. Объект
этого знака принадлежит области воображаемого, паразитируя на стремлении фаната
к бытию-одним, превращает путь души к свету в бег по кругу, затемненный
отпечатками знака-хозяина — нашивками, татуировками, граффити. Фанаты
всегда-уже сомнамбулические субъекты субкультуры; квазикласс, организованный
мифами происхождения (в них хранится след первичной субстанции — «мясо»,
«мусор» или тотема — «кони»), в политическом измерении они часто выступают
носителями ультраправых идей. Но как эффект медиализации классового общества,
фанаты всех стран едины в своем отношении к производству тотального футбола:
они должны присутствовать на встрече.
Массовые
движения фанатов впервые обращают на себя внимание в Уругвае и Аргентине
1930—1940-х годов, затем в Англии 1960-х. Но ужасавшие Европу набеги
отчужденной рабочей молодежи, этих антихиппи, оказались лишь моментом реакции
на банкротство мастерской промышленной революции. В начале 1990-х мировая
коньюнктура снова изменилась: тотальный футбол на Западе начал превращаться в
респектабельное шоу. Эстафету насилия подхватили на востоке: в 1992 году после
матча в «Лужниках» болельщики «Спартака» перевернули вверх дном автобус, полный
фанов «Манчестер Юнайтед», которые так и не отважились покинуть автобус до
прибытия милицейских частей. Победа местных хулиганов обозначила исторический
поворот: режим новой России оказался правее британских консерваторов.
«Субстанция
— это толпа (молекул, корпускул); это тело»
. Внутри толпы глаза не
нужны, здесь все слепцы — как в утробе. Жажда преображения натыкается на
сознание собственной миссии: защитить знак-хозяин в его единстве чести и силы.
Уличное насилие для фаната — самая прямая форма защиты этого воображаемого
единства. Толпа, защищая, разрушает; коллективный ацефал во тьме исполняет
обреченную на неудачу работу по производству абсолютной власти знака-хозяина.
Миг прозрения поджидает толпу на трибунах: в зеркальном мире стадиона она видит
саму себя. Но зрелище это погружает фаната в еще более глубокий сон: «мы
вместе». И вот смолкают нарративы, анимирующие повседневную жизнь. Взамен
даруется присутствие на встрече — частицей толпы, одной из десятков тысяч пар
ее глаз; одновременно актером и зрителем моделируемой тотальным футболом истории
вечности.
На
стадионе видно, как СМИ управляют современной архитектурой. Тотальный футбол
представляет стадион собственным храмом, сценой и цитаделью. Особое
паноптическое пространство, стадион дает массе двойное зрение: можно видеть и
действо на арене, и себя, а значит, управлять собственным телом. В отличие от
толпы на плоскости масса на трибунах способна выполнять даже сложные движения
вроде волн. Стадион — не место для театральной суггестии, обращенной к человеку
лично; зрелище адресовано ему как элементу массы. Коллективный
|
